вернуться на авторскую страницу
ВЛАДИМИР ИЛЬИЧЕВ
ФАИНА РАНЕВСКАЯ: "Я - ЭТО ОНА!"
"Освенцим Раневской"
Первая моя встреча с Фаиной Георгиевной украсилась очередной ее трагической
хохмой. Дело в том, что актеры театра имени Моссовета не любили Раневскую,
которая была не только первой звездой труппы, но и требовательным мастером, а
порой позволяла себе капризы. В театре это называлось аж "Освенцим Раневской".
Короче, чужое самолюбие Фаина Георгиевна не слишком щадила, и актеры решили ей
отомстить, устроить обструкцию. Как-то она явилась, как всегда задолго до начала
спектакля, и взволнованно стала делиться с нами своими тревогами по поводу
возможного своего провала. (Она всегда волновалась так, что каждый свой
спектакль считала провальным, и каждый раз ее долго нужно было в этом
разубеждать). В ответ на басовитые стенания Фуфы (так звали ее близкие) -
гробовое молчание. Фуфа усилила нажим, стала жаловаться на все, что попадалось
ей под руку, на язык. Снова вызывающее молчание труппы. И тогда Раневская вдруг
сказала: "Раз здесь еще никого нет, то я пойду, успею еще поссать!" И вышла,
оставив всех нас в глубокой луже своего презренья.
Нужно признать, Фаина Георгиевна умела держать дистанцию, хотя с понравившимися
ей людьми была сердечной и необычайно доброй. Да и наивной она была порою
необычайно. Свою автобиографию советских времен Раневская начала очень
непритязательно словами: "Мой отец был небогатый нефтепромышленник". Впрочем, и
власти ей порой платили милой своей наивностью. Как-то Фаина Георгиевна назвала
министра культуры Фурцеву "моим добрым гением", на что та отреагировала
по-советски скромно: "Да что вы, Фаина Георгиевна, какой же я гений! Я простой
советский работник…". Когда Брежнев вручал ей орден Ленина, он выпалил самую
страшную для Раневской фразу: "Я знаю, кто вы! Вы - "Муля, не нервируй меня!..".
- "Меня так дразнят мальчишки и хулиганы, Леонид Ильич!" - обиженно буркнула
Раневская.
Самым ненавидимым ее недругом был ее же художественный руководитель Юрий
Завадский. Над ним она открыто подсмеивалась, не считая шибко талантливым. Он
чувствовал это и немало сделал для того, чтобы его театр (Театр имени Моссовета)
стал для Раневской не самым приятным местом на Земле. Во время одной из
перепалок он закричал ей: "Вон из театра!" - "Вон из искусства!" - парировала
Фаина Георгиевна. Раздражала ее и суетность маститого руководителя: "Завадскому
дают награды не по способностям, а по потребностям. У него только нет звания
"Мать-героиня".
Ее и другую приму труппы - Любовь Орлову "задвигали", в театре всецело царила
замечательная актриса (и что важнее, жена Завадского) Вера Петровна Марецкая.
Уже подводя итоги жизни, Любовь Орлова с горечью написала как-то Раневской: "Мы
неправильно себя вели. Нам надо было орать, скандалить, жаловаться в
Министерство, разоблачить гения с бантиком и с желтым шнурочком и козни его
подруги. Но… у нас не тот характер. Достоинство не позволяет".
Театр Раневская называла "кладбищем несыгранных ролей". Кино люто ненавидела:
"На киноплощадке у меня такое чувство, как будто я моюсь в бане, и вдруг туда
пришла экскурсия". "Хочу в XIX век!" - не раз говорила она.
Впрочем, странные несостыковки с жизнью начались для Раневской, еще когда она
обитала в атмосфере любимого ею девятнадцатого столетия…
"Судьба-шлюха", или три свидания Фаины Раневской.
Раневская сохранила в памяти три поразительно странных, смешных свидания,
которые подарила ей жизнь. Первое состоялось, когда она была еще почти девочкой.
Фуфа влюбилась в одного гимназиста, и он милостиво назначил "малявочке" рандеву.
Раневская понеслась на крыльях ветра к условленной скамейке и… обнаружила на ней
свою соперницу. Девочки долго препирались, кому из них Петя (Вася? Женя?
Ваня?..) назначил свидание. Явился, наконец, сам Дон-Жуан, сел между девочек и
лениво выбрал соперницу Фуфы. Та стала швырять в нее камни под одобрительный
гогот избранника. "Вот увидите, бог вас накажет!" - сказала Фуфа и в слезах
(однако с достоинством) удалилась.
Приглашение на второе свидание она получила после спектакля в одном из южных
городов сразу после гражданской войны. На официальном бланке с подписью и
печатью значилось: "Артистке в зеленой кофточке…" (Указывалось место свидания).
Далее следовала приписка: "Попробуй только не прийтить"!" Слава богу, уже в те
годы судьба связала ее с замечательной актрисой Павлой Леонтьевной Вульф. "Она
уберегла меня от улицы" - говорила Раневская.
Третье свидание освещено гением Сергея Эйзенштейна. Он бесконечно восхищался
талантом актрисы, страстно хотел снять ее в своем "Иване Грозном". И как-то
пробеседовав с ней всю ночь, неожиданно преподнес Фуфе альбом, в котором что-то
рисовал во время их разговора. Альбом был полон гениальных, но крайне
непристойных карикатур на Раневскую. (Нужно заметить в скобках, что Эйзенщтейн
увлекался порнографией, - во всяком случае, у него была коллекция таких
открыток). Это своеобразное объясненье в "любви" актриса хранила долго. Но в
доме появились дети (не свои), и из педагогических соображений Раневская альбом
уничтожила…
С мужчинами Фаине Георгиевне катастрофически не везло. Может быть, и поэтому она
называла свою судьбу "шлюхой". В старости Фуфа написала: "Мои любимые мужчины -
Христос, Чаплин, Герцен, доктор Швейцер, найдутся еще - лень вспоминать".
"Хорошо прожил тот, кто хорошо спрятался" (Эпикур)
Внук П.Л.Вульф вспоминает: "В одну из наших суббот я поправлял Фуфин сползший
верхний матрасик на тахте. Войдя в комнату, Фуфа наблюдала за мной,
остановившись посредине комнаты. Потом тихо сказала: "Тебе будут говорить, что
мы были с бабушкой лесбиянки". И беззащитно добавила: "Лешка, не верь!"
"Женская дружба нежнее любви!" - эти слова приходят на ум каждый раз, когда
размышляешь о судьбах замечательных женщин, которые не находили счастья в
отношениях с мужчинами. Не так уж и важно, какие по сути отношения связывали
этих интересных, замечательных женщин: П.Л.Вульф, ее дочь режиссера
И.Анисимову-Вульф и Ф.Г.Раневскую. В юности Раневская была знакома и с Мариной
Цветаевой, которую как-то постригла. Цветаева называла ее: "Мой цирюльник".
Гораздо ближе Фуфа сошлась с Анной Ахматовой, которую считала недооцененной. За
мудрость Раневская называла Анну Андреевну "Раббиком" (от "раввин").
Немалую роль сыграла в ее жизни и Нина Станиславовна Сухотская, которая была ее
режиссером, собеседницей и помощницей на протяжении десятилетий, вплоть до
смерти Фаины Георгиевны. Они являли собой разительный контраст: яркая, статная,
царственно-эксцентричная Фуфа и маленькая, серенькая, говорливая Нина. Сын
Анисимовой-Вульф Алексей Щеглов в своих воспоминаниях о Раневской почти всегда
ревниво-иронически отзывается о Сухотской. В его книге даже не нашлось места для
ее фотографии. Но близкие к Раневской знали, что Сухотская - отнюдь не
приживалка и не "компаньонка" Фаины Георгиевны. Ее вкусу, уму, знаниям Раневская
безоговорочно доверяла, а в конце жизни даже покинула свое элитное обиталище в
"башне" на Котельнической набережной и переселилась поближе к Сухотской. На
руках Нины Станиславовны Раневская и скончалась.
Я же стал свидетелем странного, трогательного и эксцентрического эпизода во
время гастролей Театра имени Моссовета в Прибалтике. Нам навязали
незапланированный концерт. И Раневская согласилась участвовать в нем, только
если "Любочка" (Л.П.Орлова)… поставит ей клизму. Раневской прислали опытную
медсестру. Но актриса ее даже на порог своего номера не пустила: "Нет, только
Любочка!".
С Орловой Раневскую связывала долгая и крепкая, на всю жизнь, дружба. Фуфа
говорила, что не знает человека добрее Любови Петровны, и называла ее как-то
немножечко странно по-мужски: "Люб". А Орлова обращалась к Раневской неизменно:
"милый мой Фей!". Как-то Орлова призналась Фуфе, что "изменила" ей с…
Шостаковичем. Она имела в виду встречу с ним в Кремлевской больнице и обаяние
гения музыки, под которое "Люб" попала. Раневская милостиво простила ей эту
"измену": перед Шостаковичем она и сама склоняла голову.
"Мое богатство, очевидно, в том, что мне оно не нужно", -
заметила как-то Раневская. Когда молоденькая Марина Неелова переступила порог
Фуфиной квартиры, она с изумлением воскликнула: "Я знала, что вы бедная. Но
чтобы настолько…". Это, конечно, не значит, что Раневская и в самом деле
нуждалась. Народная артистка СССР, любимица публики и вождей (от Сталина до
Брежнева), она имела все положенное ей по рангу: элитное жилье, роскошные
кремлевские пайки, "Кремлевку" и т. д. Но престижная квартира на Котельнической
оказалась неудобной и шумной. Деликатесы стали недоступными из-за диабета. А "Кремлевка",
хоть и поддерживала силы актрисы, но и раздражала ее своей чванной
номенклатурной публикой, духом вечного "блата".
Дочь "небогатого нефтепромышленника" катастрофически не умела обращаться с
деньгами. Солидные гонорары и зарплата расходились мгновенно. На вопросы
Раневской о возвращении сдачи домработница возмущенно окрысивалась: "Тут конец
света на носу, а вы сдачи спрашиваете!". Неудивительно, что в последние годы
Раневская всерьез опасалась уходить на пенсию: на нее ведь не проживешь при
таком настрое прислуги и при немалых всегда долгах.
"Спутник славы - одиночество", -
эту свою сентенцию Фаина Георгиевна, можно сказать, подтверждала всю жизнь.
Вернее, вся ее жизнь - яркий пример справедливости этого грустного вывода. Нет,
во внимании публики и друзей ей отказано не было. Скорее, наоборот: такого сорта
внимания было, хоть отбавляй. Раневская любила вспоминать, как однажды на
гастролях в Одессе за ней неслась растрепанная женщина с криком: "Скажите, ви -
это она?!" На что Раневская царственно отвечала: "Да, я - это она!". Но, похоже,
поклонников своего таланта Раневская воспринимала немногим лучше, чем мальчишек
с их вечной дразнилкой "Мулей". (Этих последних, как известно, она даже при
Ахматовой решительно посылала в… анус).
Последние годы жизни Фаины Георгиевны - это, кажется, сплошное разочарование. В
своей артистической судьбе: ""Я родилась недовыявленной и ухожу недопоказанной.
Я недо… И в театре тоже". Она, как Гамлет, разочаровалась и в человечестве,
которому она простить не могла, что после Пушкина и Толстого не прекратились
войны и зверства ("Человечество, простите, подтерлось Толстым!"). Говорят, что,
умирая, Павла Леонтьевна Вульф поцеловала руку Фаины Георгиевны и сказала:
"Прости, что я тебя воспитала порядочным человеком!".
Раневская вряд ли с ней согласилась. Она несла свой крест гордо.
© - Copyright Валерий Бондаренко