вернуться на авторскую страницу

ВЛАДИМИР ИЛЬИЧЕВ
ФАИНА РАНЕВСКАЯ: "Я - ЭТО ОНА!"

"Освенцим Раневской"
Первая моя встреча с Фаиной Георгиевной украсилась очередной ее трагической хохмой. Дело в том, что актеры театра имени Моссовета не любили Раневскую, которая была не только первой звездой труппы, но и требовательным мастером, а порой позволяла себе капризы. В театре это называлось аж "Освенцим Раневской". Короче, чужое самолюбие Фаина Георгиевна не слишком щадила, и актеры решили ей отомстить, устроить обструкцию. Как-то она явилась, как всегда задолго до начала спектакля, и взволнованно стала делиться с нами своими тревогами по поводу возможного своего провала. (Она всегда волновалась так, что каждый свой спектакль считала провальным, и каждый раз ее долго нужно было в этом разубеждать). В ответ на басовитые стенания Фуфы (так звали ее близкие) - гробовое молчание. Фуфа усилила нажим, стала жаловаться на все, что попадалось ей под руку, на язык. Снова вызывающее молчание труппы. И тогда Раневская вдруг сказала: "Раз здесь еще никого нет, то я пойду, успею еще поссать!" И вышла, оставив всех нас в глубокой луже своего презренья.
Нужно признать, Фаина Георгиевна умела держать дистанцию, хотя с понравившимися ей людьми была сердечной и необычайно доброй. Да и наивной она была порою необычайно. Свою автобиографию советских времен Раневская начала очень непритязательно словами: "Мой отец был небогатый нефтепромышленник". Впрочем, и власти ей порой платили милой своей наивностью. Как-то Фаина Георгиевна назвала министра культуры Фурцеву "моим добрым гением", на что та отреагировала по-советски скромно: "Да что вы, Фаина Георгиевна, какой же я гений! Я простой советский работник…". Когда Брежнев вручал ей орден Ленина, он выпалил самую страшную для Раневской фразу: "Я знаю, кто вы! Вы - "Муля, не нервируй меня!..". - "Меня так дразнят мальчишки и хулиганы, Леонид Ильич!" - обиженно буркнула Раневская.
Самым ненавидимым ее недругом был ее же художественный руководитель Юрий Завадский. Над ним она открыто подсмеивалась, не считая шибко талантливым. Он чувствовал это и немало сделал для того, чтобы его театр (Театр имени Моссовета) стал для Раневской не самым приятным местом на Земле. Во время одной из перепалок он закричал ей: "Вон из театра!" - "Вон из искусства!" - парировала Фаина Георгиевна. Раздражала ее и суетность маститого руководителя: "Завадскому дают награды не по способностям, а по потребностям. У него только нет звания "Мать-героиня".
Ее и другую приму труппы - Любовь Орлову "задвигали", в театре всецело царила замечательная актриса (и что важнее, жена Завадского) Вера Петровна Марецкая. Уже подводя итоги жизни, Любовь Орлова с горечью написала как-то Раневской: "Мы неправильно себя вели. Нам надо было орать, скандалить, жаловаться в Министерство, разоблачить гения с бантиком и с желтым шнурочком и козни его подруги. Но… у нас не тот характер. Достоинство не позволяет".
Театр Раневская называла "кладбищем несыгранных ролей". Кино люто ненавидела: "На киноплощадке у меня такое чувство, как будто я моюсь в бане, и вдруг туда пришла экскурсия". "Хочу в XIX век!" - не раз говорила она.
Впрочем, странные несостыковки с жизнью начались для Раневской, еще когда она обитала в атмосфере любимого ею девятнадцатого столетия…

"Судьба-шлюха", или три свидания Фаины Раневской.
Раневская сохранила в памяти три поразительно странных, смешных свидания, которые подарила ей жизнь. Первое состоялось, когда она была еще почти девочкой. Фуфа влюбилась в одного гимназиста, и он милостиво назначил "малявочке" рандеву. Раневская понеслась на крыльях ветра к условленной скамейке и… обнаружила на ней свою соперницу. Девочки долго препирались, кому из них Петя (Вася? Женя? Ваня?..) назначил свидание. Явился, наконец, сам Дон-Жуан, сел между девочек и лениво выбрал соперницу Фуфы. Та стала швырять в нее камни под одобрительный гогот избранника. "Вот увидите, бог вас накажет!" - сказала Фуфа и в слезах (однако с достоинством) удалилась.
Приглашение на второе свидание она получила после спектакля в одном из южных городов сразу после гражданской войны. На официальном бланке с подписью и печатью значилось: "Артистке в зеленой кофточке…" (Указывалось место свидания). Далее следовала приписка: "Попробуй только не прийтить"!" Слава богу, уже в те годы судьба связала ее с замечательной актрисой Павлой Леонтьевной Вульф. "Она уберегла меня от улицы" - говорила Раневская.
Третье свидание освещено гением Сергея Эйзенштейна. Он бесконечно восхищался талантом актрисы, страстно хотел снять ее в своем "Иване Грозном". И как-то пробеседовав с ней всю ночь, неожиданно преподнес Фуфе альбом, в котором что-то рисовал во время их разговора. Альбом был полон гениальных, но крайне непристойных карикатур на Раневскую. (Нужно заметить в скобках, что Эйзенщтейн увлекался порнографией, - во всяком случае, у него была коллекция таких открыток). Это своеобразное объясненье в "любви" актриса хранила долго. Но в доме появились дети (не свои), и из педагогических соображений Раневская альбом уничтожила…
С мужчинами Фаине Георгиевне катастрофически не везло. Может быть, и поэтому она называла свою судьбу "шлюхой". В старости Фуфа написала: "Мои любимые мужчины - Христос, Чаплин, Герцен, доктор Швейцер, найдутся еще - лень вспоминать".

"Хорошо прожил тот, кто хорошо спрятался" (Эпикур)
Внук П.Л.Вульф вспоминает: "В одну из наших суббот я поправлял Фуфин сползший верхний матрасик на тахте. Войдя в комнату, Фуфа наблюдала за мной, остановившись посредине комнаты. Потом тихо сказала: "Тебе будут говорить, что мы были с бабушкой лесбиянки". И беззащитно добавила: "Лешка, не верь!"
"Женская дружба нежнее любви!" - эти слова приходят на ум каждый раз, когда размышляешь о судьбах замечательных женщин, которые не находили счастья в отношениях с мужчинами. Не так уж и важно, какие по сути отношения связывали этих интересных, замечательных женщин: П.Л.Вульф, ее дочь режиссера И.Анисимову-Вульф и Ф.Г.Раневскую. В юности Раневская была знакома и с Мариной Цветаевой, которую как-то постригла. Цветаева называла ее: "Мой цирюльник". Гораздо ближе Фуфа сошлась с Анной Ахматовой, которую считала недооцененной. За мудрость Раневская называла Анну Андреевну "Раббиком" (от "раввин").
Немалую роль сыграла в ее жизни и Нина Станиславовна Сухотская, которая была ее режиссером, собеседницей и помощницей на протяжении десятилетий, вплоть до смерти Фаины Георгиевны. Они являли собой разительный контраст: яркая, статная, царственно-эксцентричная Фуфа и маленькая, серенькая, говорливая Нина. Сын Анисимовой-Вульф Алексей Щеглов в своих воспоминаниях о Раневской почти всегда ревниво-иронически отзывается о Сухотской. В его книге даже не нашлось места для ее фотографии. Но близкие к Раневской знали, что Сухотская - отнюдь не приживалка и не "компаньонка" Фаины Георгиевны. Ее вкусу, уму, знаниям Раневская безоговорочно доверяла, а в конце жизни даже покинула свое элитное обиталище в "башне" на Котельнической набережной и переселилась поближе к Сухотской. На руках Нины Станиславовны Раневская и скончалась.
Я же стал свидетелем странного, трогательного и эксцентрического эпизода во время гастролей Театра имени Моссовета в Прибалтике. Нам навязали незапланированный концерт. И Раневская согласилась участвовать в нем, только если "Любочка" (Л.П.Орлова)… поставит ей клизму. Раневской прислали опытную медсестру. Но актриса ее даже на порог своего номера не пустила: "Нет, только Любочка!".
С Орловой Раневскую связывала долгая и крепкая, на всю жизнь, дружба. Фуфа говорила, что не знает человека добрее Любови Петровны, и называла ее как-то немножечко странно по-мужски: "Люб". А Орлова обращалась к Раневской неизменно: "милый мой Фей!". Как-то Орлова призналась Фуфе, что "изменила" ей с… Шостаковичем. Она имела в виду встречу с ним в Кремлевской больнице и обаяние гения музыки, под которое "Люб" попала. Раневская милостиво простила ей эту "измену": перед Шостаковичем она и сама склоняла голову.

"Мое богатство, очевидно, в том, что мне оно не нужно", -
заметила как-то Раневская. Когда молоденькая Марина Неелова переступила порог Фуфиной квартиры, она с изумлением воскликнула: "Я знала, что вы бедная. Но чтобы настолько…". Это, конечно, не значит, что Раневская и в самом деле нуждалась. Народная артистка СССР, любимица публики и вождей (от Сталина до Брежнева), она имела все положенное ей по рангу: элитное жилье, роскошные кремлевские пайки, "Кремлевку" и т. д. Но престижная квартира на Котельнической оказалась неудобной и шумной. Деликатесы стали недоступными из-за диабета. А "Кремлевка", хоть и поддерживала силы актрисы, но и раздражала ее своей чванной номенклатурной публикой, духом вечного "блата".
Дочь "небогатого нефтепромышленника" катастрофически не умела обращаться с деньгами. Солидные гонорары и зарплата расходились мгновенно. На вопросы Раневской о возвращении сдачи домработница возмущенно окрысивалась: "Тут конец света на носу, а вы сдачи спрашиваете!". Неудивительно, что в последние годы Раневская всерьез опасалась уходить на пенсию: на нее ведь не проживешь при таком настрое прислуги и при немалых всегда долгах.

"Спутник славы - одиночество", -
эту свою сентенцию Фаина Георгиевна, можно сказать, подтверждала всю жизнь. Вернее, вся ее жизнь - яркий пример справедливости этого грустного вывода. Нет, во внимании публики и друзей ей отказано не было. Скорее, наоборот: такого сорта внимания было, хоть отбавляй. Раневская любила вспоминать, как однажды на гастролях в Одессе за ней неслась растрепанная женщина с криком: "Скажите, ви - это она?!" На что Раневская царственно отвечала: "Да, я - это она!". Но, похоже, поклонников своего таланта Раневская воспринимала немногим лучше, чем мальчишек с их вечной дразнилкой "Мулей". (Этих последних, как известно, она даже при Ахматовой решительно посылала в… анус).
Последние годы жизни Фаины Георгиевны - это, кажется, сплошное разочарование. В своей артистической судьбе: ""Я родилась недовыявленной и ухожу недопоказанной. Я недо… И в театре тоже". Она, как Гамлет, разочаровалась и в человечестве, которому она простить не могла, что после Пушкина и Толстого не прекратились войны и зверства ("Человечество, простите, подтерлось Толстым!"). Говорят, что, умирая, Павла Леонтьевна Вульф поцеловала руку Фаины Георгиевны и сказала: "Прости, что я тебя воспитала порядочным человеком!".
Раневская вряд ли с ней согласилась. Она несла свой крест гордо.

© - Copyright Валерий Бондаренко